когда смотришь на свои стенки, не видишь,

как вода плещется внутри,

видишь только стенки и летишь.

когда буду падать, буду смотреть на стенки,

и будет казаться мне, что лечу.

 за стенками лететь будут люди,

как за деревьями птицы, как солнце

летит по горлышка ободку,

рядом, около со своим домом.

мы встретимся и разобьемся.

никто не заплачет.

слезы — моя тень.

солнце тенью плачет по нам всем, кто лететь не может.

они прикрывают глаза тенями, жмурятся,

когда трогают меня за колено,

 жмурюсь и я, как люди,

что ставят, поглаживая, в меня цветы,

цветы — их пальцы —

смотрят на меня голую изнутри,

ранят своей занозой, привыкаю,

и будто вижу на полу свои черепки

в форме их пальцев.

орган для боли — полость,

у меня — я вся,

и вода как боли глубина;

сердце своим стуком избило;

сердце — вне меня,  солнце—

отражение в глубине — моя любовь,

его верность в бликах на мне —

любовь в руинах, в ненависти ближе

будет чей-то локоть — чужой и твердый —

не тех, кто ближе, — солнца, цветов, —

кто глиной понимает, сколько весит пыль.

он повторит имя дважды: Отец.

не из ребра Адама, из локтя его

сколочена табуретка, —

мне стоять на ней и не повзрослеть…

вода заполняет щели потолка,

медленно выносит себя из русла трещин,

еще не материк — в половину себя —

собирается каплей и — летит, летит, учащая пульс падений.

лужа на полу, лужа на потолке — цилиндр

 с прозрачными стенками

и капли тянут потолок за собой,

но что-то иное падает вместе с ним,

а потом — взлетает.