Холодание

То, что я чувствую к тебе, нарушает права нас обоих — стирает границу, аккуратно проведенную между нами, и там, где эта граница снова проходит, будет болеть и болит. Нож, разделяющий нас, кровоточит. Я отрезаю указательный палец, чтобы он мог указывать дальше. Я заверяю своё тело подписью. Может быть так, что подпись моя лишает действия документ, предложенный мне, как если бы я неудачно подделал известную подпись врача, и теперь возвращается белость бумаге. Десятая копия будет плохо помнить оригинал. Двадцатая копия будет оригиналом.
Человек — авария на производстве любви.
Любовь — авария на производстве человека.
Обратная сторона повестки принадлежит не мне, но звонок — для учителя: я научаю себя умираять, и я не святой и я знаю, что мне всегда придётся теперь подставлять одну и ту же щёку. И когда, упав всей щекой на лёд площадной, ты прикладываешь к щеке тот же самый осколочный лёд, ты понимаешь, что в инфернальном сердце твоей страны есть ещё место холоду, в аду — «меланхолии», Coolиджу, Лин Хеджинян, и американской границе, которую, говорят, из Камчатки можно зимой перейти по воде, спотыкаясь о тьму и скользя — за жидкой водой вместо крови, сухой, как молоко Росмол.
Росмолодежь гранаты.
Мелкая, как страна под ногами Боинга.
Сколько дают тебе лет?
Сколько может тебе не быть?
Каждое моё слово обращено к тебе, но, когда оно возвращается, я не могу отличить по твёрдости кожу от косточки.
Когда я называю тебя, ты говоришь да? — как если бы ставила под вопрос своё имя. Я не знаю, что ответить на да, если да — не ответ.
Позванный так призван из сна бытия, и уже отвечает всем текущим требованиям призыва.
Если увидишь мёртвого в первый раз, сними одежду с него.
Если увидишь мёртвого во второй раз, сними одежду с себя.
Солдат, говорят, случайный генератор пёзд.
Пизда, говорят, случайный генератор солдат.
Я отдаю мёртвому свою кровать, и сам ложусь на полу.
Отдаю мёртвому свою еду, и сам отказываюсь от еды.
Мёртвый однажды добреет и говорит мне: теперь и ты заслужил быть мёртвым.
Свет горя доходит до нас отражённым, смотри.
А звёзды — это то, что ты видишь, когда дрель зубного врезается в нерв.
Я всегда повреждаю себя чуть сильнее, чем намеревался — видимо, та половина меня, которая причиняет боль, сильнее той, которая эту боль принимает.
Я стараюсь быть миру приятен, и, бабушку переведя, я ещё остаюсь на проезжей части. Слепое пятно, я незрячий в проезжих ночных.
Я иду на красный, зажмурившись, и ищу твою руку вслепую по громким подсказкам команд.
С каждым шагом к тебе холодает.

***

Я включаю глубоко внутри тебя свет и ищу себя.
Страшно ли мне? Холодно ли мне?
Больно ли мне? Есть ли я там?
Есть ли тебе до всего этого дело?
Если нет, отпусти меня.
Я отпускаю солнце, но оно не помнит, откуда пришло ко мне. Оно заканчивает сражение, так и не вступив в схватку.
Должен ли я подчиниться его примеру? Ждёт ли там и меня то, что его ждёт?
Я не знаю, как с ним разделить ужин. Не знаю, где прошёл нож, который вырезал мне слепому глаза.
Направь мою руку, чтобы я открыл дверь, ведущую прочь.

***

Их так много что тень от одной из них могла бы сойти за одну из них но
вес а точнее его производные слышишь производные от этого веса
а если взрыв далеко сможешь отличить и его от того как тебя окликает мама
слышишь взрыв это имя каждого
Я заканчивает ряд большая я больше
тебя больше нет не кажется ли тебе мне не кажется
вес а точней производные от свинца ацетат
например свинца ацетат
свинца слышишь спишь не ранен
ли поздний час
слышишь и спишь говоришь
пройду раньше чем боль пройдёт
ацетат свинца слаще сахара всё
а точней производные от всего
слышишь вес а точней производные от него.